Фрагмент неоконченной трагедии ®Антигона¯ Вячеслава Иванова

'Die Grundrisse von Trag”dien aufzusuchen, gew„hrt vielleicht ein nicht geringeres Vergn�gen, als es dem Architekten bereiten muss, die von Geb„uden des klassischen Altertums durch Ausgrabung und Ausmessung zu erforschen'[1]

Вступительнаяÿÿÿ статья

Ивановская драматургия

ÿÿ В Римском архиве Вячеслава Иванова недавно был обнаружен фрагмент еще не известной трагедии ®Антигона¯, над которой он работал в 1924 году. Теперь число ивановских трагедий с тематикой из древнегреческой мифологии достигло четырех. Нам известна, хотя до сих пор еще мало исследована, трагическая трилогия ®Тантал-Ниобея-Прометей¯. Слово ®трилогия¯ здесь можно употребить только условно: был написан лишь ®Тантал¯ (1904), задуманный как первая ее часть. ®Ниобея¯ (начатая в тот же период) осталась неоконченной. Трагедия о Прометее, первая версия которой называлась ®Сыны Прометея¯ (1915), а вторая просто ®Прометей¯ (1919), не входила в первоначальный авторский план. В качестве драматурга Иванов написал также либретто для комической оперетты ®Любовь - мираж?¯ (Баку, 1923), рукопись которого долго хранилась в Римском архиве и была опубликована только в 2001 году.[2] Наконец, в тридцатые годы он начал писать драму на сюжет из древнеиндийской мифологии ®Наль и Дамаянти¯, но закончил только первое действие.[3]ÿ

ÿÿ В мировоззрении Вячеслава Иванова драматическое искусство занимает центральное место. С начала века он посвящает целый ряд статей театру вообще и трагедии в частности. Иванов стремится к осуществлению так называемого всенародного, ®органического¯, искусства в форме музыкально-драматического действа. Под влиянием Ницше и Вагнера - хотя с фундаментально иной отправной точки в религиозных вопросах, касающихся театра - Иванов излагает свое видение театра будущего. Немногочисленные труды о трагедиях рассматривают ивановскую драматургию в основном с литературоведческой и философской точки зрения.[4] Однако, изыскания Иванова в области театра должны быть изучены также на фоне его филологических исследований.

ÿÿ Можно говорить о двух главных периодах интенсивных занятий Иванова филологией. Первый из них - начало века, когда штудии эти достигли кульминации в его знаменитых Парижских лекциях о религии Диониса (1903). В 1904-ом и 1905-ом годах,ÿ при посредстве присутствовавшего на этих выступлениях Валерия Брюсова, они были опубликованы в русских журналах ®Новый путь¯ и ®Вопросы жизни¯, а впоследствии составили книгу ®Эллинская религия страдающего бога¯. Тогда же Иванов приступил к работе и над вышеупомянутой трилогией. Наш фрагмент ®Антигоны¯ был написан в конце 1924 г., т.е. немного времени спустя после окончания книги ®Дионис и прадионисийство¯ (1923), во второй период его научной работы над античными текстами, снова пробудившей в нем интересы драматурга. Иными словами, сочинение трагедий дважды было связано с интенсивной филологической деятельностью, и это обстоятельство оправдывает наше намерение обратиться именно к научной стороне творческой психологии поэта.

ÿÿ По причине относительно малого объема дошедешего до нас фрагмента ®Антигоны¯, общее представление об авторском замысле составить непросто. Основная часть фрагмента существует в беловом варианте и являет собой пролог и часть парода, вступительной песни хорa. Этот текст состоит из ста одной строки. Продолжение представляет собой стихотворные черновики со значительной правкой и набросок в прозе, который, видимо, послужил бы материалом для переложения в стихи. Кроме того, сохранился план развития действия, который мог бы дать представление о целом, если бы уже на раннем этапе своей работы над трагедией Иванов не отклонился основательно от первоначального замысла (как будет показано ниже).

ÿÿ В первой части настоящей статьи я собираюсь подробно исследовать обстоятельства работы Иванова над ®Антигоной¯. Во второй части я намерен сформулировать несколько предположений, касающихся авторского замысла, на основе дошедшего до нас фрагмента и скудных данных о филологической деятельности Иванова. Предвидя возражение, что такой подход может стать своего рода ®гипотезой в пустоте¯, укажу на важность выявления научного лица Вячеслава Иванова. Идеи немецкого филолога Фридриха Велькера, которого он читал именно в это время, оказали прямое влияние на содержание и смысл нашего фрагмента. В третьей части я буду касаться философских проблем ®Антигоны¯. Статью заключают сам текст[5] и комментарий к отдельным стихам.

Биографический контекст

ÿÿ Прямых свидетельств о работе Иванова над ®Антигоной¯ крайне мало. Лишь в дневниковых записях декабря 1924-го года трижды упоминается о намерении написать новую драму.[6] В сентябре этого года Иванов с детьми покинул Россию, чтобы поселиться в Риме. Первые месяцы пребывания поэта на новой родине отмечены новым порывом к стихотворчеству, после четырех бакинских лет, когда он занимался в основном наукой. В главных биографических свидетельствах об этом переходном периоде его жизни (имеются в виду 'Воспоминания' Лидии Ивановой[7], его разговорыÿ с Альтманом[8] и переписка с Ольгой Шор[9]) работа над ®Антигоной¯ не упоминается).ÿ Замысел возник, по-видимому, только к концу 24-го года. В записи от третьего декабря читаем: ®Дома целый день. Углубляюсь в Велькера.[10] Можно ли создать Антигону?¯. Четвертого числа он записывает: ®Целый день думал об Антигоне - и, кажется, бесполезно. Может ли она интересовать современность? Могу ли я вообще быть интересным, даже только приемлемым современности?¯. И, наконец, пятого числа: ®Сегодня был в Biblioteca Nazionale[11] за филологическими справками, относящимися к Антигоне и Аргее¯.

ÿÿ Судя по этим записям, состояние вдохновения, в котором Иванов находился при новой встрече с Вечным Городом, нашедшее выражение в ®Римских сонетах¯, не сопутствовало ему при сочинении новой трагедии.[12] Дописав в первые дни декабря сонет 'Fontana delle Tartarughe' (®Через плечо слагая черепах.¯), он задает себе, однако, вопрос о смысле своего творчества вообще, потрясенный историческими событиями, свидетелем которых он стал. Иванова волнуют культурные последствия победы большевиков в недавно окончившейся гражданской войне и будущее духовной жизни на его родине. В том же дневнике он пишет: ®Коммунизм - социальное выражение атеизма уже потому, что один он может быть суррогатом веры и на вопрос о смысле жизни дает ответ в терминах почти космических¯.[13] Несмотря на уверенное отверженение нового политического строя, эти дневниконые страницы наводят на мысль о серьезном творческом кризисе, без сомнения повлиявшем на судьбу предпринятой работы. В дневнике читаем: ®®брожу как вол, ужаленный змеей¯, влюбившись в нелюбимый замысл, не могущий никого захватить¯. Поощрительные, или, скорее, утешительные слова Лидии Вячеславовны о том, что ценность искусства зависит не от ®излагаемого в нем миросозерцания¯, а от его художественного достоинства, очевидно, не могли побудить Вячеслава Ивановича к продолжению работы над трагедией. В более широком контексте, быть может, весть о смерти Валерия Брюсова, который умер в Крыму осенью того же года, внушилоÿ - или по крайне мере усилило -сомнение в совместимости его собственных художественных взглядов с тем, что происходило вокруг. В письме П. С. Когану от 21/Х 1924-го года Иванов пишет: ®Как мало осталось нас, прежних символистов¯. [14] (Александр Блок умер в 1921-ом году, когда Иванов жил в Баку). Им даже ставится вопрос о смысле мифотворческого искусства вообще, хотя еще незадолго до того в Баку, в беседе с Альтманом, он утверждал: ®Я /./ быть может, как никто из моих современников, живу в мифе - вот в чем моя сила, вот в чем я человек нового начинающегося периода¯.[15]

ÿÿ Надо полагать, однако, что поэт не случайно задумался об Антигоне именно в данном историко-психологическом контексте, ибо указанный миф - парабола об отношениях индивидуума и государства - в этот момент должен был теснейшим образом соотноситься с его размышлениями. Традиционно в Антигоне воплощается идея одинокого голоса справедливости, восставшего против тоталитарной власти.[16]

ÿÿ Следует также обратить внимание на один эпизод политической жизни тогдашней Италии. В сентябре 24-го года фашисты убили члена Коммунистической партии Казалини в отместку за убийство коммунистами известного фашистского деятеля Маттеотти в июне того же года. Из воспоминаний дочери поэта, Лидии Вячеславовны следует, что это событие произвело глубокое впечатление на ее отца.[17] В религиозной антропологии Иванова тема братоубийства занимает важное место. Как известно, братоубийство является одним из главных элементов Фиванского мифа: братья Антигоны - Этеокл и Полиник - убивают друг друга в сражении перед воротами осажденного города.

ÿÿ Можно думать, что если бы к ситуации, занимавшей мысли Иванова, был приложим некий трагический сюжет, то таковым стал бы скорее всего сюжет ®Антигоны¯.ÿ Поэтому несколько удивляет сомнение поэта, выраженное в дневнике, по поводу своевременности этой темы. К сожаленио, как это явствует из имеющихся данных, Иванов прекратил работу над ®Антигоной¯ вскоре после того, как перестал писать дневник, оборвавшийся на пятом дне, то есть в начале декабря, и больше к ней не возвращался. Тем самым имеющийся ее фрагмент оказывается последним ®несозревшим¯ плодом его символистской драматургии, основанной на философской интерпретации античного предания.

Филологический контекст

ÿÿ Первая половина 20-х гг, стала, как уже было сказано, важным и напряженным периодом в филологической деятельности Иванова. В Баку Иванов 22 июля 1921-го года защитил восемь глав из своей книги ®Дионис и прадионисийство¯ в качестве докторской диссертации на кафедре античной филологии Бакинского Государственного Университета. Публикация всех двенадцати глав в форме книги осуществилась очень ограниченным тиражом в 1923-ом году.[18]

ÿÿ Работа над той же темой продолжалась, однако, и после издания книги. Иванов сознавал, что за годы, когда он пребывал на переферии страны, он оказался отрезан от культурных центров Петербурга и Москвы и, следовательно, от доступа к новейшей, особенно западной, научной литературе. В Риме он немедленно взялся за исправления и дополнения к ®Дионису и прадионисийству¯. Лидия пишет: ®Вячеславу хотелось снешно узнать, что было найдено, что опубликовано западными учеными. Он возвращался к Четырем Фонтанам (т.е. на Via delle Quattro Fontane - Ф.В.) с тетрадками, наполненными бесчисленными выписками на разных языках¯.[19] Эти усилия, однако, так и не привели к публикации немецкого перевода исследования, на что Иванов рассчитывал в конце 20-х годов. Примечательно, что Лидия не связывает филологическую работу отца с сочинением новой драмы.

ÿÿ Будучи еще в Баку, Иванов возобновил работу над переводом трагедий Эсхила, работу, начатую в 1908-ом году, когда Мейерхольд заказал ему перевод ®Орестеи¯, но часто прерывавшуюся на протяжении последующих лет, полных исторических событий, и поэтому все еще не доведенную до конца.[20] В Баку Иванов переводил Эсхила по тексту немецкого издания Кирхгоффа, бывшего одним из его учителей в Берлине.[21] В переписке с Ольгой Шор мы читаем, что эта ®драгоценная филологу книжка, без которой он не может работать¯ во время переезда Ивановых из Баку через Москву в Италию затерялась.[22] Из писем, однако, не ясно, над какими именно текстами он в это время работал.

ÿÿ Лидия Вячеславовна в письме к приятельнице от 26-го октября сообщает, что ее отец намеревался тогда прибавить к своим эсхиловским переводам обширный комментарий в виде монографии.[23] Судьба проекта осталась неизвестной. Н.В. Котрелев считает, что ®судя по всему, какого бы то ни было оформления этот замысел не получил, но говорил о нем Иванов со многими¯. Среди этих ®многих¯ был Максим Горький, который в письме Иванову даже предложил помочь ему в издании будущей книги. В отличие от монографии об Эсхиле, о которой Иванов говорил со многими, замысел ®Антигоны¯ им упоминается только в дневнике. Это свидетельствует, наверное, о колебаниях автора с самого начала и заставляет предполагать, что Иванов потратил очень немного времени на обдумывание своего замысла и работу над ним.

ÿÿ Возвратимся к дневнику. Записи в нем проливают, хотя скромный, но не лишенный интереса свет на творческий процесс Иванова. Здесь ®in nuce¯ становится ясно, что мифотворчество основывается не только на художественных или философских соображениях поэта, но и на том, что поэт отдает себе отчет о развитии мифологем в самой традиции античной словесности и учитывает связанные с этим филогические проблемы. В статье ®О действии и действе¯, послужившей вступлением к трагедии ®Прометей¯ (1919), Иванов в пишет: ®Автор не заботился о неуклонном следовании античному канону, о том свидельствует романтическая форма его произведения¯.[24] В отношении ®Антигоны¯ подобное заявление нуждалось бы в уточнениях, хотя и здесь автор также не просто ®следует неуклонному античному канону¯, форма начатой им драмы отнюдь не настолько ®романтическая¯, насколько, по его собственным словам, была форма трагедии ®Прометей¯.

ÿÿ Во-первых, в ®Антигоне¯ поэт точнее следовал формальным пронципам античной драмы. Он пишет пролог и парод, состоящий из строф, систем и антистроф.[25] Во-вторых, его сообщение о походах в Национальную Библиотеку за ®филологическими справками, относящимися к Антигоне и Аргее¯ и его чтение Велькера указывают на более ответственный подход к материалу с филологической точки зрения. Мифотворец, по всей видимости, старается соблюдать определенную верность преданию. Филолог и философ сотрудничают. Обратимся поэтому к работе филолога перед тем, как дать слово философу.

ÿÿ Сочинением ®Антигоны¯ Иванов вступает в диалог с рецепционной традицией античной литературы, и греческих трагиков в особенности. Первое место среди них, что касается сюжета ®Антигоны¯, занимает, естественно, драма Софокла. Версия Софокла стала в конце концов самим известным вариантом мифа. Со времен немецкого идеализма драмы Софокла пользовались наибольшей популярностью. Среди них ®Антигона¯ превосходила славой все остальные. Достаточно вспомнить замечательные интерпретации Гегеля,[26] где он подчеркивает диалектический смысл противоположных позиций, воплощаемых Антигоной и Креонтом, - индивидуума и государства. Но не только Гегель с глубоким почтением относился к драме Софокла. У других представителей немецкого романтизма и идеализма, напр. у Шеллинга, братьев Шлегелей, Гете и.т.д., мы тоже находим восхищенные отзывы об этой трагедии.[27] Общераспространенное мнение о превосходстве Софокловых драм царило до времен позднего романтизма, когда Вагнер и Ницше стали утверждать большую художественную значительность Эсхила.[28]

ÿÿ Иванов следует второй традиции. Об этом говорят прежде всего его статьи, посвященные драматическому искусству. В эссе ®Вагнер и дионисово действо¯ (1904) он замечает, что в Эсхиловой трагедии и комедии Аристофана присутствует соборное слово всенародного искусства; только при таком условии искусство может быть теургическим.[29] Соборное слово присутствует в в орхестреÿ ð- месте, где танцует и поет хор.[30] Для Ивановской теории и драматургии важно, чтобы хор играл центральную роль в драме, а не только комментировал со стороны происходящее на сцене - в позднейших трагедиях хоровые песни нередко вообще лишены непосредственной связи с действием. У Эсхила песни хора занимают значительную часть текста трагедии - в ранних произведениях даже наибольшую часть. После Эсхила хор теряет контакт с развитием сюжeта, в конце концов становится ненужным и исчезает. Кроме того, хор является, в ницшеанском смысле, музыкальным началом действа. После Эсхила, замечает Иванов, ®музыкальное начало исчезает и самое действие отодвигается с орхестры на просцениум¯.[31]

ÿÿ Такая оценка Эсхила не менялась на протяжении занятий Иванова и, вероятно, повлияла решение переводить именно трагедии Эсхила.[32]

ÿÿ Отношение Иванова к Софоклу более сложно. В принципе можно ожидать, что он высоко ценит Софокла, хоть и в меньшей степени, чем Эсхила, подобно Ницше. Однако, в одном из многочисленных разговоров с Альтманом Иванов, имея в виду Софокловых ®Царя Эдипа¯ и ®Эдипа в Колоне¯, замечает: ®Мне кажется что Софокл утратил уж чувство мифа, которое так хорошо постигал Эсхил¯.[33]

ÿÿ Ивановская оценка Еврипида столь же неочевидна, он практически не делает по поводу Еврипида эксплицитных оценочных заявлений. Можно предположить, что по контрасту с его положительной оценкой Эсхила в отношении роли хора, чувства мифа, теургического хaрактера драмы и.т.д., он должен был бы, вслед за Ницше, относиться к Еврипиду отрицательно. Ницше критикует прежде всего использование Еврипидом принципа ®deus ex machina¯ с целью разрешения трагической ситуации, усматривая в этом проникновение рационализма и натурализма в трагедию.[34] У Еврипида выступает на сцену повседневность; персонажи его ближе к софистам, чем к трагическим героям предшествовавших поэтов. Для Ницше это глубокое изменение в греческой культуре - последствие победы Сократа над древним, пессимистическим ®amor fati¯, активным началом Прометеева богоборчества.[35]ÿ

ÿÿ Как бы то ни было, наличный корпус ивановских текстов не дает основания считать, что он разделял отрицательное отношение Ницше к Еврипиду (как он не разделял и ницшеанской враждебности к Сократу и Платону).

ÿÿÿ В ®Дионисе и прадионисийстве¯ Иванов неоднократно ссылается на Еврипидову трагедию ®Вакханки¯, по-видимому, близкую его собственным интуициям в силу того, что в этой драме Дионис изображенÿ как бог, являющийся человеку в разных формах.[36] Более того, кажется, что существуют определенные связи между творчеством Еврипида и замыслом ивановской трагедии ®Антигона¯.

ÿÿ При анализе набросков ®Антигоны¯ становится ясно, что Иванов стремился к разширению литературных источников. Он не хотел переосмысливать образец Софокла, как делал например французский писатель Жан Ануй в своей ®Анигоне¯, но пробовал подключиться к Эсхилу, Еврипиду и традиции поздней литературы, на которую именно Еврипид долгое время оказывал решающее влияние.

Черновики (план, Манто и монолог)

ÿÿ Кроме белового автографа Пролога и части парода, мы располагаем черновыми набросками: планом, или структурой, драмы, несколькими вариантами пролога, вариантами первой строфы и антистрофы парода, второй строфы парода, набросками в прозе к прологу и относительно большим в прозаическим монологом Антигоны.

ÿÿ По всей видимости, предварительный план трагедии, т.е. обзор ее содержания, принадлежит к числу самых первых записей. Изначально трагедия была задумана Ивановым в соответствии с формальными требованиями поэтики классицизма, т.е. в пяти частях, или эпизодиях, чередующихся с хоровыми частями. Эпизодии в тексте пронумерованы. В других драмах Иванова нет подобного разделения.

ÿÿ Кроме противопоставления позиций Антигоны и Креонта (см. в особенности указания ®Речь Креонта / 2 Протест Антигоны. Altercatio.[37] / Угрозы Креонта¯), ивановский проект имеет мало общего с развитием драмы Софокла. Разница видна уже в составе хора: у Софокла хор состоит из фиванских старцев, порицающих Антигону за дерзость пренебречь указом царя. По мнению некоторых комментаторов, это обстоятельство подчеркивает одиночество героини. [38] У Иванова - как в Эсхиловой трагедии ®Семеро против Фив¯ - хор состоит из фиванских дев. Женские хоры в контексте фиванского мифа - как в ®Финикиянках¯ и ®Просительницах¯ Еврипида, подчеркивают скорее трагическую сторону войны и долг перед павшими родственниками, чем "raison d'‚tat", позицию Софоклова хора.

ÿÿ Другое отличие от Софокла, что Иванов, по крайне мере, если судить по плану, не использует любовной истории Антигоны и Гемона, сына Креонта. На Гемона он лишь один раз ссылается в черновом варианте второй строфы вступительного хора, где передаются слова Антигоны: ®Юноша был, сватал меня / Рок мой ему.¯. Кроме того, знаменательно, что Иванов хотел ввести в свою драму Манто, дочь слепого фиванского пророка Тиресия. Ее роль в фиванском мифе проблематична. У Софокла ее нет. Она впервые появляется в ®Финикиянках¯ Еврипида (сс. 838 и 953). Помимо ее присутствия в контексте традиции об Эпигонах, т.е. сыновьях героев, павших в борьбе под Фивами, она становится ярким драматическим персонажем в произведениях латинских писателей, касающихся фиванского мифа. Главные из них - трагедия ®Эдип¯ философа-стоика Сенеки, где Манто выступает вместе с отцом в знаменитой сцене некромантии, и эпос ®Фиваида¯ Стация, где она появляется в двенадцатой книге поэмы при подобных же обстоятельствах. Оба произведения написаны в I веке по Р. Х. Каким образом Иванов хотел разработать роль этого персонажа, выступающего рядом с ®обязательным¯ Тиресием, остается неясным: Иванов больше не упоминает о ней.[39]

ÿÿ При дальнейшем сравнении развития действия в ивановском плане со структурой драмы Софокла, поражает, что Иванов уделяет центральное место хоровому плачу. Трижды повторяется указание ®тренос¯, оплакивание, как характеристика хоровой части. Здесь имеется в виду та часть трагедии, которая обычно обозначается термином ®коммос¯, чаще всего последнее выступление хора, оплакивающего трагическое разрешение событий и гибель героя. Иванов, как становится ясно из его филологических трудов[40], видит в хоровом плаче корни первоначальной драмы. В ритуальном, экстатическим - дионисийским - оплакивании погибших героев, участники действа коллективно переживают скорбь и испытывают катарсис, феномен, который является также целью трагедии, по словам Аристотеля. Следовательно, можно предварительно заключить, что Иванов думал о драме, дионисийский характер которой был бы выражен в большей мере, чем, по его ощущению, в трагедии Софокла.

ÿÿ Другой черновой набросок, который заслуживает нашего внимания - монолог Антигоны в прозе. Этой части нет в беловом автографе. Иванов часто сначала писал в прозе, чтобы потом текст переложить в стихи (ср. ниже: наброски пролога в прозе). Этот монолог, быть может, должен был войти во второй эпизодий: ®Решение Антигоны. Спор с хором¯. В пользу нашей гипотезы говорит последнее замечание героини: ®Поэтому мне сладко, что вы изгоняете меня, о девы!¯

Дневник (Велькер и Аргия)

ÿÿ В дневнике, как было сказано выше, Иванов пишет, что он погружается в чтение Велькера (F. G. Welcker, 1784-1868). По сию пору этот выдающийся немецкий филолог и крупный представитель ®Altertumswissenschaft¯'а девятнадцатого века прежде всего знаменит своим трехтомным трудом о греческой мифологии и религии 'Griechische G”tterlehre' (1857-63).[41] В ®Дионисе и прадионисийстве¯ Иванов несколько раз ссылается на эту основательную работу. В методологической двенадцатой главе, написанной после защиты диисертации, которая частично является обработкой второй главы из журнальной публикации ®Эллинской религии страдающего бога¯ ,[42] ðИванов определяет свою позицию по отношению к главным предшественникам и одобряет Велькеровский психологический подход к античной культуре как метод "вчувствования" ('Einf�hlung').[43]По поводу метода с Велькером полемизировал Готфрид Германн (Gottfried Hermann, 1772-1848), один из самых влиятельных немецких филологов вплоть до Ульриха фон Виламовиц-Меллендорфа (Ulrich von Wilamowitz-M”llendorff, 1848-1931). Его филологическая школа была знаменита сугубо текстологическим подходом к античному материалу. Иванов, наряду со многими другими, считал этот подход односторонним. Метод Велькера воспринимается им, как важный шаг, хотя еще не решающий, в направлении Ницше, открывшего существо Дионисовой религии.[44]

ÿÿ Велькер не только имеет великую заслугу в области истории греческой религии. Два более ранних его труда касаются именно истории и развития древне-греческой трагедии. В первой работе ®Эсхилова трилогия ®Прометей¯¯ [45] 1824 г. он предпринимает реконструкцию содержания трилогии Эсхила о Прометее ®Прометей-огненосец - Прометей-прикованный - Прометей освобождаемый¯, а затем обсуждает и другие трилогии того же поэта, из которых сохранилась одна ®Орестея¯. Вторую работу Велькера - ®Греческие трагедии в ракурсе эпического цикла¯ 1839-41 гг.[46] - можно считать продолжением монографии о трилогии Прометея. В трех томах автор рассматривает трагедии Софокла, Еврипида и более поздних авторов - пьесы других авторов не сохранились, - пытаясь осуществить реконструкции потерянных пьес в рамках трилогий на основе дошедших до нас фрагментов и свидетельств более поздних писателей. Обе эти работы, однако, по сравнению с ®G”tterlehre¯'ом устарели, так как многие из разработанных в них гипотез оказались несостоятельными после находок новых фрагментов на папирусах. Критика Виламовица в этой связи немаловажна.

ÿÿ С другой стороны, многое из предположений Велькера стало общим достоянием. Во-первых, к Велькеру восходит понятие о т.н. внутренне-связанной трагической трилогии. Велькер, полемизируя с Германном, утверждал, что Эсхил обычно писал пьесы, которые по сюжету составляют драматическую единицу. Единственная дошедшая до нас трилогия, следовательно, имела в его творчестве многочисленных предшественниц и последовательниц. Во-вторых Велькеровское сочетание критической филологии и интуиции оказалось плодотворным расширением германновского направления в науке.[47] Так или иначе, Велькер пользовался глубоким уважением Иванова.[48] В данном случае есть повод полагать, что Иванов опирался на два эти труда для филолгических справок, относящихся к его ®Антигоне¯, чтобы подключиться к вариантам фиванского мифа у других авторов.

ÿÿ Одно из редких упоминанй Антигоны в опубликованных самим Ивановым текстах характеризует ее как Эсхилову героиню, а именно: в статье ®О существе трагедии¯ 1912 г., где речь идет о женском начале в трагедии и соответвующем значении женских персонажей. ®Вспомним его (Эсхила - Ф.В.) Клитэмнестру, Кассандру, Антигону¯. Первые две - центральные героини ®Орестеи¯, третья же выступает лишь как второстепенный персонаж в ®Семерыx против Фив¯ Эсхила. Свидетельств о существовании отдельной трагедии Эсхила ®Антигона¯ нет. Роль Антигоны в ®Семерых¯ явилась предметом сложной филологической дискуссии, в которой для Иванова могла быть решающей позиция Велькера.

ÿÿ Вообще говоря, фиванский мифологический цикл возник в глубокой древности. Во время эпиков (Гомера и Гесиода), предание свидетельствует о существовании разных эпических изводов фиванского цикла (один из них ®Эдиподея¯), бывших столь же распространенными, как и гомеровские ®Илиада¯ и ®Одиссея¯, два великих памятника троянского цикла. От этих поэм, в отличие от Гомерова эпоса, сохранились лишь скудные отрывки. Об Эсхиле известно, что он посвятил фиванскому циклу по крайней мере две тетралогии (состоявших из трилогии и сатировской драмы). От одной из них ®Лаий - Эдип - Семеро против Фив - Сфинкс¯ (467 г. до Р.Х.), сохранилась только трагедия ®Семеро против Фив¯.[49]

ÿÿ Трагическая судьба Антигоны - и в связи с этим возможность интерпретации ее Ивановым как трагической Эсхиловой героини - могла состояться лишь в силу несгибаемого решения ее, вопреки приказу, предать погребению тело убитого брата Полиника. Как следствие, она приговорена к мучительной смерти. Время возникновения этого мифологического сюжета составляет, однако, предмет научной контроверсии, главным образом, касающейся фрагмента (строк 1005-1078) из последней части трагедии ®Семеро против Фив¯.[50] Спорный фрагмент состоит из речи Вестника, в которой он сообщает о погребении Этеокла и отказе отдать последний долг Полинику, и последующего текста, в котором Антигона упорно сопротивляется этому решению, а хор фиванских женщин, после колебания, разделяется на два полухория, спорящих о судьбе тела Полиника. Драма заканчивается тем, что одно полухорие следует за Антигоной, другое же подчиняется приказу и уходит за сестрой Антигоны Исменой.

ÿÿ Все это, по мнению большинства специалистов, является позднейшей вставкой.[51] Некоторые критики полагают даже, что обе сестры - Антигона и Исмена - не встречаются и вообще не упоминаются в оригинальной драме Эсхила.[52] Но каков был ®consensus eruditorum¯ в науке первой четверти ХХ века, с которой Иванов был знаком? Что об этом думали Велькер и Кирхгофф, два филолога, трудами которых Иванов пользовался при обдумывании своей ®Антигоны¯? Издание Кирхгоффаÿ 1880 г. (текст трагедии ®Семеро против Фив¯ с критическим аппаратом) не ставит под сомнение подлинность ее окончания. Велькер считал, что новый сюжет (о судьбе тела Полиника), введенный в финал ®Семерых¯, должен был разрешиться в утерянной трагедии, которой завершалась трилогия.[53] Однако, в 1848 г. было найдено описание содержания - т.н. гр. hupothesis - данной тетралогии, и выяснилось, что трагедия ®Семеро против Фив¯ÿ как раз и составляла последнюю ее часть. Соотвественно, гипотеза Велькера оказалась спорной. Против нее выступал не в последнюю очередь Виламовиц.[54]

ÿÿ К сожалению, Иванов перевел ®Семерых¯ лишь до 777-го стиха, что не дает возможности судить о его позиции в дисскуссии по поводу финала трагедии. Тем не менее его настойчивый интерес к изданию Кирхгоффа и чтение Велькера во время работы над ®Антигоной¯ наводят на мысль, что он мог скептически отнестись к аргументам Виламовица[55] и, доверяя собственной художественной интуиции, предположить существование сюжета об Антигоне уже во времена Эсхила, а тем самым, и аутентичность финала ®Семерых¯. Это объяснило бы, например, замену хора ®софокловских¯ старцев на хор ®эсхиловских¯ дев в собственно-ивановском фрагменте ®Антигоны¯.

ÿÿ Намерение Иванова ввести в качестве действующего лица Аргею (гр. Argeia)[56] указывает, с другой стороны, на филологическую проблему, связанную с творчеством Еврипида, ключ к которой - все тот же Велькер. У Еврипида по крайней мере трижды встречается тематика фиванского мифа после гибели Семерых: в ®Просительницах¯ (трагедия Еврипида совпадает по названию с пьесой Эсхила, но содержание их различно), в ®Финикиянках¯ и в утерянной трагедии ®Антигона¯. Для нас интересна только последняя драма. Велькер считал, что Аргея, дочь Адраста, царя Аргоса, и жена Полиника, должна была присутствовать в этой утерянной трагедии, о которой мы знаем из дошедших до нас фрагментов. Велькер был убежден, что сюжет этой трагедии был переложен Римским мифографом Гигином (2-й век по Р. Х.) (Hyginus, Fabula 72).[57] В Гигиновом варианте мифа, Аргея помогает Антигоне похоронить Полиника. Согласно Велькеру, эта ее роль является новаторством Еврипида.[58] Римский поэт-эпик первого века по Р. Х. Стаций продолжает, расширяет и, можно сказать, укрепляет сюжетную линию в двенадцатой песне своей ®Фиваиды¯. У него обе женщины украдкой бросают труп Полинника на костер, где в это же время сжигается труп Этеокла. Таким образом они пытаются отдать близкому последний долг. Солдаты Креонта ловят Антигону, Аргее удается убежать (Theb. XII, 349 ff). Отметим, что и в данном случае гипотеза Велькера встретила сопротивление некоторых из его коллег.[59]

ÿÿ В итоге можно предположить, что в трудах Велькера Иванов нашел ®филологически ответственный¯ способ придать замыслу своей трагедии Эсхилов и Еврипидов колорит. Ориентация на Эсхилаÿ проявляется в ранее нами отмеченной замене Ивановым хора старцев на девичий. В сторону этой же трагедии Эсхила указывает возвышенный характер пролога. Иванов, наверное, отдавал себе отчет в том, что в ®Семерых¯ Эсхил впервые начинает драму прологом в иамбических триметрах.

ÿÿ Введение Аргеи - персонажа, видимо, взятого у Еврипида, - могло обострить патетический характер драмы. То же касается Манто, дочери Тиресия. Обе женщины выступают в патетическом варианте мифа, который встречается у Еврипида, Сенеки и Стация. [60] Именно этот сюжет был популярен в эпохи Средневековья, Возрождения и барокко, так как соответствовал вкусу, предпочитавшему патетику диалектическому столкновению позиций двух сестер, которым открывается трагедия Софокла.[61] С его предпочтением пафоса логосу (в узком смысле) Иванов мог - через выбор состава хора, персонажей и предположительных сюжетных ходов - связать свой замысел с допросвещенческой традицией в освещении мифа о судьбе дочери Эдипа. По всей вероятности, таким образом он стремился ярче выявить ритуальный характер драмы как соборного погребального плача, начинающегося от оплакивания погибших у стен города и продолжающегося оплакиванием казненной Антигоны.[62]

---

[1] ®Расследовать основы трагедий, наверное, доставляет не меньше удовольствия, чем то, которое получает архитектор, изучающий основы античных зданий с помощью раскопок и измерений¯ (нем.), F. G. Welcker Welcker, Die griechischen Trag”dien mit R�cksicht auf den epischen Zyklus, Bonn 1839-41, Vorrede, p. IV.

[2] См. Archivio Russo-Italiano III - Vjačeslav Ivanov - testi inediti (a cura di D. Rizzi e A. Shishkin), Salerno 2001, pp. 49-132 (далее указывается как ®Archivio Russo-Italiano III¯).

[3] Вячеслав Иванов, Собрание сочинений, Брюссель 1971-86, Т. II (1974), сс. 171-89 (дальнейшие ссылки на это издание будут делаться с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской)).

[4] A. Hetzer, V. Ivanovs Trag”die 'Tantal', M�nchen 1972; Ю. К. Герасимов, ®Неоконченная трагедия Вячеслава Иванова ®Ниобея¯¯, Ежегодник 1980, сс. 178-203; M. Cymborska-Leboda, "O koncepcji tragedii dionizyskiej: Tantal Wiaczesława Iwanowa", Slavia 56 (1987) 2, pp. 153-61; D. Rizzi, La rifrazione del simbolo: teorie del teatro nel simbolsimo russo, Venezia 1988; D. G. Mureddu, "The tragedy Prometheus by Vjačeslav Ivanov", Vjaceslav Ivanov: russischer Dichter - europaeischer Kulturphilosoph (ed. W. Potthoff), Heidelberg 1993, pp.127-62; M. Cymborska-Leboda, Tw¢rczość v kręgu mitu, Lublin 1997.

[5] Здесь я бы хотел выразить глубокую благодарность А. Б. Шишкину, Л. Н. Ивановой и А. А. Кондюриной помощь в текстологии при подготовке и публикации текста.

[6] См. В. И. Иванов, Собрание сочинений, Брюссель 1971-86, т. III, сс. 850-3 (далее как III и номера стрницы).

[7] Л. В. Иванова, Воспоминания - книга об отце, Париж 1990 (далее как ®Воспоминания¯).

[8] М. С. Альтман, Разговоры с Вячеславом Ивановым, Санкт-Петербург, 1995, (далее как ®Альтман¯).

[9] Archivio Russo-Italiano III, pp. 151-457.

[10] О Велькере речь будет идти ниже.

[11] Римская Национальная библиотека находилась в это время на Piazza del Collegio Romano, недалеко от первой Римской квартиры Ивановых на Via delle Quattro Fontane д. 172. Ср. Archivio Russo-Italiano III, pp. 167-8, n. 13.

[12] Ср. Воспоминания,ÿ с. 139.

[13] См. III, 852.

[14] См. Р. Берд, Вяч. Иванов и советская власть (1919-29) - неизвестные материалы, Новое Литературное Обозрение № 40 (1999), сс. 305-31.

[15] См. Альтман, с. 61.

[16] Французский писатель Жан Ануй (Jean Anouilh) в своей ®Антигоне¯ 44-го года перевернул традиционную концепцию. Общее исследование об интерпретациях мифа об Антигоне: G. Steiner, Antigones, Oxford 1984 (далее указывается как ®Steiner¯).

[17] См. Воспоминания, с. 132 и прим.

[18] Дальнейшие сведения о бакинских годах Иванова см.: Альтман, указ. соч.,; Л.В. Иванова, Воспоминания, глава посвященная Бакинским годам и Н. В. Котрелев, Вячеслав Иванов - профессор Бакинского университета в сборнике Ученые записки Тартуского Государственного Университета, вып. 209, Труды по русской и славянской филилогии, XI. Литератороведение, Тарту 1968, сс. 326-39; подробности защиты Иванова описываются на стрницах 328-9.

[19] См. Воспоминания, с. 140.

[20] Эта работа осталась, к сожалению, неоконченной. Иванов перевел ®Орестею¯ (®Агамемнон¯, ®Плакальщицы¯ и ®Эвмениды¯) полностью, только начало ®Просительниц¯, ®Персов¯ почти полностью, ®Семеро против Фив¯ большей частью, а к ®Прикованному Преметею¯ даже не приступал. Подробности см. Н. В. Котрелев, ®Вячеслав Иванов в работе над переводом Эсхила¯. Статья опубликованна в первом издании ивановских переводов в серии ®Литературные памятники¯, М. 1989, сс. 497-522 (далее как ®Эсхил¯).

[21] A. Kirchhoff, Aeschyli tragoediae, Berolini 1880. Ср. Archivio Russo-Italiano III, с..169, прим. 2.

[22] См. письмо к Шор от 29-го сентября и письмо Шор к Иванову от 9-го октября, Archivio Russo-Italiano III, сс. 168-72. Книга была ему подарена коллегой - античником и переводчиком В. А. Нилендером. Нилендер вместе с С. М. Соловьевым перевел Эсхилову трагедию ®Прикованный Прометей¯. См. Эсхил, с. 515. Издание осуществилось Госиздатом в 1927 г. Иванов получил желанный экземпляр книги Кирхгоффа в период от 9 октября 1924 по 2 марта 1925 г. (его письма к О.А. Шор не позволяют определить точную дату) от Евсея Давидовича Шора, двоюродного брата Ольги Александровной, который в это время жил и работал над диссертацией в Фрейбурге. см. Archivio Russo-Italiano III, с. 173, прим. 2 и с. 176. Остается не совсем понятным, почему он так настаивал на использовании именно этого издания. Существовали и другие научные издания Эсхила, которые он мог обнаружить в Национальной библиотеке, куда часто ходил.

[23] См. Эсхил, с. 513, прим. 15 и 56; Archivio Russo-Italiano III, с. 169, прим. 3. О подобном замысле читаем у Альтмана: издать в целом три книги Эсхила, но не статьи к каждой трагедии отдельно: ®Ведь у Зелинского (имеется в виду подготовленное Ф.Ф. Зелинским издание перевода Софокла, вышедшее в издательстве Сабашниковых - Ф.В.) его Софокл тонет в его статьях, хотя и то сказать, что статьи-то и наиболее здесь ценны. При всем уважении к эрудиции и таланту Фаддея Францевича нужно, оданако, сознаться, что перевод самый далеко не классический, на нем нельзя остановиться как на окончательном¯, Альтман, с. 63.

[24] См. II, 168.

[25] К подробностям метрики я вернусь позже.

[26] См. Steiner, с. 40 et passim.

[27] Там же, с. 3 ff.

[28] Там же, с. 68.

[29] См. II, 85; ср. II, 99.

[30] Спор о том, кого считать лучшим из древних трагиков, продолжается со времен античности. Эти дебаты комически представлены в ®Лягушках¯ Аристофана, где Эсхил выигрывает соревнование.

[31] См. ®Предчувствия и предвестия¯ (1906), II, 96.

[32] ÿВ связи с первыми двумя трагиками (а также Аристофаном) в статье ®Множество и личность в действе¯ (1920): ®Здесь, и единственно здесь, мы встречаем совершенное равновесие между хоровым началом и началом зачинательной и действенной (®героической¯) личности в драме¯ (II, 219)

[33] См. Альтман, с. 58.

[34] См. Fr. Nietzsche, Kritische Studienausgabe in 15 Bd. (Neuausgabe), M�nchen 1999: Die Geburt der Trag”die , сс. I, 99-102; Socrates und die Trag”die, сс. I, 533, 49 et. al.

[35] Ср. ®Ближе к типам до-сократовской, до-критической поры, которую Ницше называл ®трагическим веком¯ эллинства¯ (II, 90).

[36] См. ®Эллинскую религию страдающего бога¯ по публикации ®Фрагментов верстки книги 1917 г. погибшей при пожаре в доме сабашниковых в Москве¯, Эсхил, с. 327.

[37] Altercatio: спор между двумя персонажами, где автор часто употребляет прием т.н. стихомифии, быстрого чередования предложений.

[38] См. R. Jebb, Sophocles - The Plays and Fragments, Part III The Antigone, Amsterdam 1962 (3rd edition), intr. xxvii.

[39] Значение Манто для Иванова, быть может, состоит в том, что по античной традиции она связывается или даже отождествляется с Сибиллой. Но это лишь предположение. См. W. H. Roscher, Ausf�hrliches Lexikon der griechischen und r”mischen Mythologie, Leipzig 1894-97, т. II ad. loc.

[40] См. ДиП сс. 70-6. В этом он следует предположениям филологов Нильсон (Nilsson) и Риджуэя (Ridgeway), с указанием последнего на гробницу или могилу как сценическое сосредоточие многих трагедий (®Персы¯ и ®Хоэфоры¯ Эсхила; ®Аянт¯, ®Антигона¯, ®Эдип Колонский¯ Софокла; ®Елена¯, ®Гекуба¯ Еврипида)¯; ср. ДиП, сс. 231-2.

[41] F. G. Welcker, Griechische G”tterlehre, G”ttingen 1857-63.

[42] См. Новый Путь, № 2, 1904, сс. 48 ff.

[43] См. В. Иванов, Дионис и прадионисийство, (изд. Алетейя), СПб. 1994, с. 261.ÿ Для работы Иванова надÿ диссертацией особенного внимания заслуживает идея Велькера, не вполне точно истолкованная Ивановым, об этимологической связи между славянским корнем слова ®земля¯ и греческим именем матери Диониса Семела (гр. Semele) (См. F. G. Welcker, Griechische G”tterlehre, G”ttingen 1857-63, т. I, с. 434 ff.; ДиП, с. 94, прим. 2). Эта ссылка, однако, не точна. Велькер не возводит Семелу к славянскому слову, как Иванов полагает. Иванов ссылается на G”tterlehre (1, 434-6). Велькер там Семелу отождествляет с Великой Матерью, но выводит этимологию имени богини из греческого qemevlh или tav qevmeqla (основы). Предполагаемая связь со славянскими языками восходит к работам известного историка древне-греческого языка П. Кречмера (P. Kretschmer) (См. Aus der Anomia. Beitr„ge Carl Robert zur Erinnerung an Berlin dargebracht, Berlin 1890, s. 17 ff. и Einleitung in die griechische Sprachwissenschaft, G”ttingen 1896, s. 241). Связь с славянскими языками и с фракийко-фригийским Dios Zemelo, словами найденными на гробницах, остается проблематичной.

[44] См. P. M�ller-Vollmer, Dionysus Reborn: Vjacheslav Ivanov's Theory of Symbolism, Stanford 1984, сс. 99-100.

[45] F. G. Welcker, Die „schylische Trilogie Prometheus, Darmstadt 1824.

[46] F. G. Welcker, Die griechische Trag”dien mit R�cksicht auf den epischen Zyklus (3 тт.), Bonn, 1839-41. Этот труд упоминается в ®Дионисе и прадионисийстве¯: с. 80, примеч. 1; с. 89, примеч. 2.

[47] О научной деятельности Велькера смотри.: Stefan L. Radt, Welcker und die verlorene Trag”die, в сборнике: F. G. Welcker - Werk und Wirkung (herausg. von W. M. Calder III et al., Hermes (Einzelheft), Stuttgart 1986, сс. 157-78.

[48] Но не только Иванова. В предисловии к трагедии ®Царь Иксион¯ (1902) Иннокентий Анненский тоже упоминает вышеуказанное исследование Велькера о греческих трагедиях, хоть и не точно его именуя 'Die griechische Trag”die. См. И.Ф. Анненский, Стихотворения и трагедии, Ленинград 1990, с. 348 и примеч. на с. 597. Сопроводительный текст самого автора, ®Вместо предисловия¯, перечисляет и другие работы, использованные Ивановым.

[49] Велькер предположил другой состав этой тетралогии, Об этом речь пойдет ниже. Ср..M. Griffiths, Sophocles Antigone, Cambridge 1999, с. 7 сл. (далее как ®Griffiths¯) и вышеупомянутую статьо Котрелева о переводах Вячеслава Иванова. Несколько фрагментов печатаются в переводе М. Л. Гаспарова, Эсхил сс. 289-91.

[50] В тексте Кирхгоффа ст. 989 сл.; в текстax Меррэя (Murray), Пэджа (Page) и в тексте перевода А. И. Пиотровского ст. 1005 сл. (см. Эсхил, с. 231). Обсуждение этой текстологической проблемы выходит за рамки нашей задачи. О нумерации Ивановым эсхиловских стихов, основанной на тогдашних редациях текстов, по сравнению с сегодняшним стандартом см. Н. И. Балашов, Эсхил Вячеслава Иванова - двойной памятник культуры, Эсхил, с. 459.

[51] См. комментарий М. Л. Гаспарова к так называемому второму финалу ®Семерых¯: Эсхил, с. 531-6. Так называемый коммос Антигоны и Исмены (ст. 861-74 (по Гаспарову 861-73)) также считается поздней вставкой.

[52] См. Griffiths, с. 7 и примеч. 27. До Софокла, кроме Эсхила, о сестрах упоминают еще два поэта: Мимнерм (около 620 до Р.Х.) и Ион Хиоский (ок. 450. до Р.Х.). На основе этих упоминаний мы не можем, однако, утверждать, что уже тогда сюжет об Антигоне существовал в том виде, в каком он излагается Софоклом. См. R. Jebb, Sophocles - The Plays and Fragments, Part III The Antigone, Amsterdam 1962 (3rd edition), intr. ix.

[53] См. F. G. Welcker, Die „schylische Trilogie Prometheus, Darmstadt 1824, с. 365.

[54] См. U. von Wilamowitz-M”llendorff, Drei Schlussszenen griechischer Trag”dien, Sitzungsberichte der preussischen Akademie, Berlin 1903, с. 436 сл; тот же, Aischylos Interpretationen, Berlin 1914, сс. 88-95.

[55] Иванов пишет о Виламовице достаточно критически, упрекая его в излишнем филологизме. Напр. ДиП, сс. 230-1, 240, примеч. 1. В более широком контексте Иванов отвергает критику Виламовица по поводу дионисийского восприятия трагедии у Ницше. О филологическм споре, вспыхнувшем сразу после опубликования ®Рождения трагедии из духа музыки¯ см. K. Gr�nder, Der Streit um Nietzsches "Geburt der Trag”die: die Schriften von E. Rohde, R. Wagner, U. von Wilamowitz-M”llendorf, Hildesheim 1969.

[56] Ф. Мальковати ошибочно переводит '(...) per referimenti bibliografici relativi ad Antigona i Argeo'. См. Vjačeslav Ivanov a Pavia (a cura di Fausto Malcovati), Roma, дата публикации не указана, с. 10.

[57] F. G. Welcker, Die griechischen Trag”dien mit R�cksicht auf den epischen Zyklus, Bonn, 1839-41, II, pp. 563-72. Ср. A. Nauck, Tragicorum Graecorum Fragmenta, Hildesheim 1964 (Фотографическое переиздание второго издания 1889 г. с Supplementum'ом, с. 405).

[58] F. G. Welcker, Die griechische Trag”dien mit R�cksicht auf den epischen Zyklus, Bonn, 1839-41, II, p. 569.

[59] Напр.: 'Freilich kann die Geschichte des Hygin so schwerlich das Argument einer Trag”die sein: weder es ist glaublich, dass ein Tragiker Argeia als Helferin Antigonens einf�hrte, wenn sie nachher f�r das Stuck gar nicht mehr in Betracht kam, (.). См. Sophokles Antigone (erkl. von F. W. Schneidewin und A. Nauck, Berlin 1913), p. 34.

[60] Данте упоминает Антигону, Деифилу (другую дочь Адраста), Аргею и Исмену, основываясь на Стации (см. Чистилище XXII, 110-1). По средневековому преданию, Стаций обратился к христианству. Следовательно, он пользовался, как и Вергилий, который еще был anima naturaliter christiana, глубоким уважением флорентийского поэта. Ср. P. Davidson, The Poetic Imagination of Vyacheslav Ivanov, Cambridge 1989, сс. 41-3.

[61] См. Steiner, сс. 146 и 157-8.

[62] В подтексте, быть может, имеет значение и то, что Аргея является дочерью Адраста, в терминах ивановской теории прадионисийских культов - одного из главнейших воплощений (ипостасей) страдающего бога Диониса. Культ оплакивания Адраста Иванов тесно связывает с возникновением трагедии. См. ДиП сс. 70-6.